Полемика, разгоревшаяся вокруг карамзинской реформы в области литературного языка и стилистики, обычно именуется борьбой шишковистов и карамзинистов , то есть сторонников Н.М. Карамзина, защитников нового слога, и сторонников А.С. Шишкова, защитников старого слога. В 1803 году А.С. Шишков выпустил книгу «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» . В этом же году карамзинист П.И. Макаров выступил на страницах журнала «Московский Меркурий» с рецензией «Критика на книгу под названием «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». В журнале «Северный Вестник» было помещено «Письмо от неизвестного » на книгу Шишкова, приписываемое М.Т. Каченовскому или Д.И. Языкову , где высмеивались лингвистические позиции защитников старого слога. А.С. Шишков в 1804 году публикует «Прибавление к сочинению, называемому «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», или Собрание критик, изданных на сию книгу, с примечаниями на оные». В 1809 году выходит в свет перевод Шишкова двух статей Лагарпа с предисловием и примечаниями, в 1810 году в журнале «Цветник» – статья карамзиниста Д.В. Дашкова «Рассмотрение перевода двух статей из Лагарпа с примечанием переводчика». А.С. Шишков печатает в 1811 году «Рассуждение о красноречии священного писания с присовокуплением» и «Разговоры о словесности». В этом же году выходит книжка Д.В. Дашкова «О легчайшем способе возражать на критику» , где были подведены итоги почти десятилетней борьбы. На стороне А.С. Шишкова выступали журналы реакционно-правительственного лагеря «Корифей, или Ключ литературы» (1802–1807), «Друг просвещения» (1804–1806), религиозно-мистические журналы «Сионский Вестник» (1806), «Друг юношества» (1807–1815) и др. На стороне защитников нового слога были журналы либерального направления «Московский Меркурий» (1803) П.И. Макарова, «Северный Вестник» (1804– 1805) и «Лицей» (1806) И.И. Мартынова, альманах «Аглая» (1808–1810, 1812) П.И. Шаликова; передовые журналы начала XIX века, связанные с «Вольным обществом любите- лей словесности, наук и художеств»: «Журнал Российской словесности» (1805), «Цветник» (1809–1810) А.Е. Измайлова и А.П. Бенитцкого и др. Защитники старого слога обвиняли молодых писателей в порче языка, пренебрежении лексическим богатством языка славенороссийского, употреблении славенских слов в других «знаменованиях», создании новых слов, расшире- нии семантического объема слов, употреблении иноязычной лексики. Замечены были и синтаксические особенности реформы Н.М. Карамзина. Как писал Н.И. Греч, «последователи Шишкова предавали проклятию новый слог, грамматику и коротенькие фразы, и только в длинных периодах Ломоносова и тяжелых оборотах Елагина искали спасения русскому слову» В своих работах А.С. Шишков и его сторонники исходили из положения о неизменяемости литературного языка . Занимаясь анализом древнерусских, старославянских и современных текстов, Шишков не мог не заметить, что эти тексты отличаются друг от друга, но эти наблюдения приводят автора к положению: «чем древней язык, чем меньше он пострадал переменами, тем он сильнее и богаче». Следовательно, для Шишкова наиболее совершенным является язык древности, в истории русского литературного языка – славенороссийский язык, сохранивший в чистоте первоначальное значение почти всех коренных слов, в грамматическом отношении находящийся ближе других языков к праязыку. Все те изменения, которые произошли в языке в течение нескольких столетий, Шишков объявляет порчей языка, делом рук новомодных писателей. Конечно, ряд наблюдений А.С. Шишкова заслуживает внимания современных лингвистов, но, как справедливо писал Л.А. Булаховский, попытки некоторых отечественных филологов 30–50-х годов изобразить Шишкова крупной языковедческой фигурой представляют преувеличенно большую дань объективности. Все высказывания Шишкова сводятся к одному: к бесплодной попытке приостановить развитие русского литературного языка. Мысли Н.М. Карамзина о связи языка и мышления, о постоянном развитии языка, о связи языка с историей народа, о взаимовлиянии языка и литературы развивают его сторонники. Основная мысль карамзинистов – историческая изменяемость литературного языка самого по себе, независимо от желания или нежелания писателей, критиков, ученых.
В соответствии с направленностью общих лингвистических взглядов участники полемики решали конкретные вопросы русского литературного языка.
Если для сторонников Шишкова основное ядро литературного языка – лексика церковнославянская, то для карамзинистов – нейтральная русская лексика . Недаром карамзинисты писали: «Антагонисты новой школы без дондеже и бяху не могут жить, как рыба без воды». С точки зрения А.С. Шишкова, литературный язык во все времена должен подчиняться одним и тем же законам: «Пристойному употреблению в высоком, среднем и простом слоге, изображению мыслей своих по принятым издревле правилам и понятиям». Почти во всех работах А.С. Шишкова и его сторонников подчеркивается мысль, что эмоциональную приподнятость, торжественность, которыми должны отличаться литературные произведения.
По мнению Шишкова, было только два пути в развитии русского литературного языка: обратиться к языку старых церковных книг или создать новый книжный язык на французский манер, что пытались делать, с его точки зрения, писатели и поэты начала XIX века: «Издатель «Московского Меркурия» везде говорит «мы», означая этим словом шайку писателей, вооружившихся против славенского языка». Карамзинисты никогда и нигде не отрицали важную роль старославянского языка в формировании русского литературного языка, не отрицали авторитетность языковой и литературной деятельности различных писателей, терпимо относясь ко всем жанрам литературы. В полемике, обостренной до предела, противники часто не понимали друг друга. Так, издатели журнала «Друг просвещения» защищают славянизмы лоно, уста, хотя никто из карамзинистов «не вооружался» против их использования. Совершенно необоснованными были тревоги А.С. Шишкова, утверждавшего: «Запрети нам писать конь, возница, всадник, вертоград, молниеносный, быстропарящий , и словесность наша не лучше будет камчадальской». Против употребления первых трех слов никто из ка- рамзинистов не протестовал, но слова вертоград и быстропарящий действительно относились к числу лексем устарелых, непонятных читателю начала XIX века. Карамзинисты ратовали за литературный русский язык, «обогатившийся славянским (в прошлом) и отделившийся от него, как употребляют его Державины, Карамзины, Дмитриевы – без излишней примеси обветшалых славянских слов».
Многие исследователи отмечают несерьезность, ненаучность доводов участников полемики, указывая на формы борьбы тех и других: клевета и доносы шишковистов, эпиграммы, шутки карамзинистов. С этим трудно согласиться. В статьях защитников нового слога много серьезных лингвистических наблюдений и выводов, хотя карамзинисты не были языковедами по профессии. Кроме того, статьи карамзинистов не могли представлять собою образцы научного слога, так как сторонники сближения книжного языка с живой речью апеллировали к широкому кругу читателей, стремясь привлечь их на свою сторону в борьбе с защитниками старины. В этой ситуации эпиграммы были более острым оружием, более эффективно способствовали популяризации идей карамзинистов, чем статьи и рецензии. Больше всего нападок архаистов вызывало употребление иноязычных слов, которыми, по мнению Шишкова и его пуристически настроенных последователей, карамзинисты наводняли свои произведения, пренебрегая богатствами родного языка. А.С. Шишков приписывает защитникам нового слога «нелепую мысль, что должно коренной, древний, богатый язык свой бросить и основать новый на правилах чуждого, несвойственного нам и бедного языка французского»
В статьях и рецензиях последователей Карамзина отчетливо проводятся две идеи:
1) «Нельзя восставать против всякого иностранного слова... Некоторые чужестранные слова совершенно необходимы»,
2) «Только не должно пестрить языка без крайней осторожности»
В полемике о старом и новом слоге впервые было обращено внимание широких кругов читателей на целый ряд важных вопросов языкознания, намечен круг проблем, над разрешением которых работала творческая мысль русских лингвистов в течение двух столетий: вопрос о происхождении русского литературного языка, вопрос об основных исторических этапах в развитии русского литературного языка, вопрос о двух типах русского литературного языка: книжном и разговорном, о специфике различных стилей речи и многие другие. При обсуждении конкретных лингвистических вопросов, как и при обсуждении общих лингвистических проблем, карамзинисты обнаружили глубокое понимание законов развития русского литературного языка, выступили как более прогрессивная группа в борьбе с защитниками старого слога, архаистами, пуристами, на что указал еще В.Г. Белинский в рецензии на сборник «Сто русских литераторов»: «Шишков боролся с Карамзиным: борьба неравная! Карамзина с жадностью читало в России все, что только занималось чтением; Шишкова читали одни старики... На стороне Шишкова, из пишущих, не было почти никого; на стороне Карамзина было все молодое и пишущее». В.Г. Белинский отдает должное знаниям Шишкова в области церковнославянского языка, но отказывает ему в каких- либо заслугах в истории русского литературного языка, так как «все его усилия погибли втуне, не принесши плода». Н.Г. Чернышевский в рецензии на сочинения В.Л. Пушкина также упоминает о борьбе шишковистов и карамзинистов: «Споры эти вовсе не составляли такого сильного движения в тогдашней литературе, как думали в последнее время... Поэтому мы – которые смотрели бы на обе партии с одинаковой холодностью, если бы под словами не таилась мысль, слабая, робкая, неясная, но все-таки мысль, – сочувствуем одной стороне, находим полезным и справедливым, что другая сторона была побеждена в этой борьбе... Но, как бы то ни было, все-таки борьба карамзинской школы с шишковскою принадлежит к числу интереснейших движений в нашей литературе начала нынешнего века; все-таки справедливость была на стороне партии Карамзина».
Основные выводы
1. В конце XVIII – начале XIX века складываются синтаксические нормы русского литературного национального языка, хотя их кодификация относится к более позднему времени (первая половина XIX века).
2. Продолжается отбор всех жизнеспособных элементов словарного состава русского литературного языка, освоение заимствованных слов, калькирование, закрепление за славянизмами определенных стилистических функций, создаются новые русские слова.
3. В процессе формирования русского литературного национального языка важную роль сыграл Н.М. Карамзин, который стремился сблизить письменный литературный язык и живую разговорную речь образованных людей своего времени, дать образцы литературной разговорной речи в различных жанрах художественной литературы, освободить литературный язык от устарелых языковых единиц, пополнить словарный состав русского языка новыми словами, русскими и иноязычными. Недостаток карамзинской реформы заключался в узком понимании объема живой разговорной речи, элементы которой могут быть использованы в литературном языке.
4. В начале XIX века вокруг карамзинской реформы развернулась полемика защитников старого слога и сторонников нового слога. По всем лингвистическим вопросам (употребление славянизмов, заимствований, синтаксических моделей и т.п.) защитники реформы Карамзина высказали прогрессивные суждения. Основной недостаток полемики – невнимание к самой актуальной проблеме литературного языка XIX века: сближению его с народной речью. Демократизация русского литературного языка связана с творчеством писателей более позднего времени (20–30-е годы XIX века): декабристами, И.А. Крыловым, А.С. Грибоедовым, А.С. Пушкиным.
К середине XIX века относится оформление современного литературного языка на широкой народной основе . Родоначальником современного литературного языка является Пушкин . В деле преобразования русского литературного языка у Пушкина было много предшественников, и один из таких предшественников Карамзин.
Все исследователи отмечают сложность литературных процессов первой четверти XIX века: классицизм долго не сдает позиции, ему противостоит сентиментализм, уступающий в 20-е годы дорогу романтизму; за сохранение в литературе высокого слога ратуют и участники «Беседы любителей российского слова», и декабристы, хотя политическая основа их выступлений совсем разная; в среде декабристов находятся и романтики, и классики; существует два романтических течения: психологический романтизм и гражданский романтизм , очень сложно взаимодействующие друг с другом. Карамзинские преобразования литературного языка и языка художественной литературы нашли продолжателей в лице В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского, с которых начинается новый период рус- ской литературы.
Возникают литературные общества, где решаются вопросы развития русской литературы, литературного языка и языка художественной литературы: «Дружеское литературное общество» (1801), предвосхищающее «Арзамас»; «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств» (1811), на заседании которого читают свои работы лингвисты (проф. Болдырев, А.X. Востоков, М.Т. Каченовский, И.И. Давыдов); консервативная «Беседа любителей российского слова» (1811), куда входили, однако, Г.Р. Державин и И.А. Крылов; ее противник – «Арзамас», где читали свои произведения В.Л. Пушкин, В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, молодой А.С. Пушкин; общество «Зеленая лампа». Важную общественную роль продолжают играть журналы «Вестник Европы» 1802–1830 годов, «Сын отечества», «Соревнователь просвещения и благотворения» 1818–1825 годов, появляются декабристские альманахи: «Полярная звезда» 1823–1825 годов А.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева, «Мнемозина» (1824) В.К. Кюхельбекера и А.И. Одоевского. Писатели, общественные деятели, филологи, «любители отечественного слова», как и в начале века, спорят о путях развития русского литературного языка и русской литературы. «К концу 1810-х годов романтизм прочно завоевывает основные позиции в русской поэзии, создает свою систему жанров, закладывает основы самостоятельной эстетики, добивается первых ощутимых успехов в критике. 1820-е годы составляют новый этап в развитии поэзии, связанной с деятельностью Пушкина, поэтов его круга и поэтов-декабристов»
8. 2. Дискуссия о «новом слоге». Взгляды Шишкова и его сторонников
Вокруг «нового слога» в течение двух первых десятилетий XIXв. разгорелась ожесточенная общественная борьба, разделившая на два лагеря – сторонников и противников карамзинской реформы – не только писателей и критиков, но и более широкие круги общества, преимущественно молодежи.
Фигура Карамзина находится в центре литературной жизни: на него нападают и ему поклоняются, его творчество – объект жесточайшей критики и эстетический ориентир.
Общественная борьба по поводу «нового слога» протекала в условиях политической реакции, войн, которые царская Россия вела против революционной, а затем наполеоновской Франции. Французский язык стал рассматриваться как источник революционных идей, что порождало резко отрицательное отношение к нему, сменившее собою недавнее увлечение.
Борьба против «нового слога» связывалась и с борьбой против галломании.
В полемике о старом и новом слоге толкование языковых вопросов оказывалось производным от идеологических, эстетических и общекультурных позиций спорящих сторон.
Основным противником Карамзина и его языковой реформы выступил адмирал А.С. Шишков. В 1803 г. он опубликовал «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». В этом произведении он высказывает недовольство «излишним» употреблением иностранной лексики последователями Карамзина, ему не нравится, что читая книгу, он видит в ней «вместо разбойника – бандита, вместоосмотра – визитацию, вместодействия – сцену, вместоуныния – меланхолию ».
Шишков всячески высмеивает «кудреватость» прозы Карамзина.
В 1811 г. накануне Отечественной войны с Наполеоном Шишков получил назначение на должность статс-секретаря, он был автором патриотических манифестов к дворянству, воодушевлявших его на патриотические подвиги. Позднее Шишков был назначен на пост министра народного просвещения и руководил цензурой. Он состоял также в должности Президента Академии Российской.
В 1811 г. он организовал для распространения своих идей и для объединения литературных единомышленников литературное общество «Беседа любителей русского слова». Вокруг Шишкова группируются защитники классицизма, противники новых направлений в литературе: сановники (министр просвещения А.К. Разумовский, министр юстиции адмирал Н.С. Мордвинов) и поэты (Г.Р. Державин, И.А. Крылов, И.И. Дмитриев, А.С. и Д.И. Хвостовы). В «Беседе…» помимо старших архаистов состояли и «младоархаисты»: П.А. Катенин, А.С. Грибоедов, В.К. Кюхельбекер. Их сближала идея национальной самобытности литературы и литературного языка. «Беседа…» издавала журнал «Чтения в Беседе любителей русского слова».
Единомышленники Карамзина вступили в литературную полемику с Шишковым. В журнале «Московский Меркурий» за 1803 г. его издатель, верный последователь Карамзина П.И. Макаров опубликовал пространную статью под названием «Критика на книгу под названием «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». Это была настоящая отповедь Шишкову, в которой отстаивалась закономерность нововведений сентименталистской школы в области языка и стиля.
Сторонники и защитники «нового слога» В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, В.Л. Пушкин, Д.В. Дашков, М.Н. Макаров в 1810 г. организовали «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». В разные годы в нем состояли Д.Н. Блудов, Н.И. Греч, А.Х. Востоков, Д.И. Языков, А.Е. Измайлов, Е.А. Баратынский, Ф.Н. Глинка, А.А. Бестужев, О.М. Сомов, Д.Н. Блудов, С.С. Уваров и др.
В 1810–1812 гг. общество стало центром оппозиции шишковизму и выпускало «Санкт-Петербургский вестник», издание полемически направленное против литературного «архаизма», редактором которого был Измайлов. В обществе было несколько литературных течений: (1) филологически-экспериментаторское, образцом для реформ русской словесности для них служила немецкая модель. Это течение представляли И.М. Борн, А.Х. Востоков. Они стремились обогатить русскую литературу новыми темами, новыми жанрами, новыми стиховыми формами, главным образом, восходящими к античности, проявляли тенденцию к известной архаизации литературного стиля; (2) французская группа, представители которой опирались на нормы, канонизированные в теории позднего французского классицизма и усвоенные карамзинизмом (Н.Ф. Остолопов, А.Е. Измайлов и др.). Они культивируют «средние» жанры: басня, сказка, сатира; поэтические мелочи: песню, мадригал, эпиграмму; (3) авторы, тяготевшие к антропологической и натурфилософской проблематике, и, соответственно, к философской и натурфилософской оде (Ф.И. Ленкевич, И.П. Пнин). В 1811–1812 гг. в Вольном обществе было собрано ядро будущего «Арзамаса», созданного в 1814 г.
Карамзин в эти годы устранился от полемики, т.к. он всецело отдался работе над «Историей государства Российского» и всерьез не воспринимал себя главою русской сентименталистской школы, созданной им еще в молодые годы, в самом начале творческого пути.
Карамзинисты и шишковисты расходились по вопросу о месте и роли церковнославянизмов в русском литературном языке, по вопросу о роли заимствований и калек.
Карамзин считал старославянский и русский языки разными языками, а Шишков – двумя стилевыми разновидностями одного и того же языка. Шишков считал русский язык разговорной формой церковнославянского, как это считалось еще в XVIIв.
Шишков и его сторонники исходили из положения о неизменяемости литературного языка. Для Шишкова наиболее совершенным являлся язык древности – славянороссийский язык, сохранивший в чистоте первоначальное значение почти всех коренных слов, а в области грамматики находящийся ближе других языков к праязыку. Все те изменения, которые произошли в языке в течение нескольких столетий, Шишков объявляет порчей языка. Для сторонников Шишкова основное ядро литературного языка составляет церковнославянская лексика. Он призывал к употреблению таких слов, которые к тому времени уже были забыты, вроде союзов убо, иже; гобзование («урожай, изобилие»),големый («великий»). Писатель, по мнению Шишкова, должен ориентироваться на славянский язык. Языковое вольнодумство для него было проявлением политической неблагонадежности, незнание церковнославянского языка – признаком отпадения от веры.
Щедрое использование славянизмов само по себе вовсе не служило для Шишкова признаком «правильного» языка. Хотя, по сравнению с ломоносовскими кодификационными установками, Шишков значительно расширил сферу использования «славянских» слов, однако представления об иерархичности словесности (и, следовательно, письменного языка) оставались для него незыблемыми. Выбор стилевого (и языкового) регистра для Шишкова по-прежнему жестко зависит от описываемого «предмета», от его места в тематической (и, соответственно, в жанровой) иерархии. Поэтому в писаниях, не имеющих отношения к высокому стилю, употребление высоких славянизмов представлялось Шишкову в принципе неуместным. Обыкновенные вещи, по Шишкову, должны описываться обыкновенными словами. Борьба с «новым слогом» ведется под лозунгом простоты. Мышление иерархически организованными стилями делало принципиально невозможным смешение высокого стиля и языка «обыкновенных разговоров»: «Можно сказать: «препояши чресла твоя и возьми жезл в руце твои» и можно также сказать:«подпояшься и возьми дубину в руки» , то и другое в своем роде и в своем месте может примерно быть; но начав словами«препояши чресла твоя» , кончить:«и возьми дубину в руки» , было бы смешно и странно». Шишков выступает здесь против смешения «высокого», книжного, и «простого», разговорного, языков.
Шишков отрицательно относился к простонародному бытовому языку, считал его «площадным», грубым, недостойным употребления в литературе.
Шишков отстаивал жизненность ломоносовской теории «трех стилей», ратовал за сохранение стилистической дифференцированности литературного языка. Стремление карамзинистов писать все произведения одним и тем же слогом расценивалось им как литературное якобинство, сопоставлялось с революционными устремлениями сделать всех людей равными.
В.Д. Левин писал, что во второй половине XVIIIв. происходит размывание, разрушение «теории трех стилей»: (1) распространение сферы употребления высокой «славянской» лексики за пределы высоких жанров и вообще за пределы высокого стиля. Во многих художественных произведениях, публицистических, научных, исторических сочинениях, даже в мемуарной литературе, стали широко употребляться славянизмы, причем это связано не столько со стремлением «возвышаться к важному великолепию», сколько вообще с представлением об образцовом книжном языке, пригодном для любой серьезной темы, серьезной «материи»; (2) чрезвычайно активное использование варваризмов и калек, главным образом в письмах, записках, мемуарах, деловых документах. Фонвизин, который в «Бригадире» зло высмеивал галломанов, сам употребляет в своих письмах огромное количество иностранных слов.
И Карамзин, и Шишков намеревались упорядочить, кодифицировать «послеломоносовскую» языковую стихию. В этом смысле Шишков (субъективно ощущавший себя охранителем и восстановителем) был реформатором в не меньшей степени, чем Карамзин. Только направленность их реформаторских устремлений была принципиально разной. Шишков стремился упорядочить литературный язык именно как язык книжный, его главная задача – очистить язык от наслоений устной речи, в первую очередь, от всех форм заимствований. Карамзин мечтал о создании универсального языка европейского типа, который мог бы быть равно пригодным и для изящной словесности и для разговора в хорошем обществе, приблизить книжный язык к языку разговорному.
Языковая программа карамзинизма предполагает принципиальную установку на узус, а не на стабильную норму. Литературный язык в принципе ориентируется на разговорную речь и подчиняется ей в своем развитии. Естественным следствием такой установки является стремление избавиться от специфически книжных элементов, поскольку они осмысляются как таковые, – прежде всего от славянизмов, неупотребительных в разговорном общении и возможных лишь в письменном тексте.
Славянизмы – постольку, поскольку они ощущаются как таковые, т.е. поскольку они невозможны в разговорной речи, – расцениваются карамзинистами как чужеродный элемент в русском языке; соответственно они наделяются эпитетами с отрицательной стилистической характеристикой – славянизированный слог обыкновенно квалифицируется как жесткий, а также грубый, дикий и т.п.
Восприятие славянизмов как чужеродных элементов в русском языке соответствует у карамзинистов восприятию церковнославянского языка как чужого, иностранного языка. Они рассматривают церковнославянский и русский языки – в синхронно-функциональном плане – как разные языки, в то время как Шишков и его сторонники, исходя из представления о том, что русский язык непосредственно развился из церковнославянского, рассматривает эти языки – в диахронном плане – в принципе как один и тот же язык, единый в своей субстанциональной сущности. Шишков, понимая «славенский» и «русский» как один язык, называет русский литературный язык «славенороссийским».
Признание церковнославянского и русского самостоятельными и независимыми (равноправными) языками приобретает принципиальное значение в полемике карамзинистов с «архаистами», и карамзинисты постоянно и настойчиво подчеркивают в полемических выступлениях свое отношение к церковнославянскому как к иностранному языку. Сторонники Шишкова, исходя из диахронической перспективы (взгляд на русский язык с точки зрения его прошлого), рассматривают как инородные элементы те заимствования, которые приобрел русский язык в процессе своего развития; поскольку при этом считается, что русский язык произошел из церковнославянского, славянизмы заимствованиями не признаются. Карамзинисты, исходя из синхронной перспективы (взгляд на русский язык с точки зрения его настоящего), рассматривают как инородные элементы в русском языке как раз славянизмы, т.е. заимствования из церковнославянского языка, поскольку церковнославянский язык признается вообще другим языком, отличным от русского.
Язык карамзинистов явно ориентируется на разговорную речь светского общества или на социальный диалект дворянской элиты. Славянизмы осмысляются как речевые признаки приказного сословия или семинаризмы.
Церковнославянский язык связывался с национальным началом, тогда как разговорная речь культурной элиты подчеркнуто космополитична. Ориентация литературного языка на разговорную речь вообще связана с европеизацией русской культуры и при этом разговорная речь европеизированной части русского общества имеет по существу интернациональный характер, будучи насыщена заимствованиями и семантическими кальками. Литературный язык этого рода не столько объединяет общество, сколько разъединяет его, и вместе с тем он явно способствует международным культурным контактам: литературный язык призван обеспечить прежде всего адекватную передачу того содержания, которое может быть выражено на европейских языках. Литературный язык, ориентированный на разговорную речь дворянской интеллигенции, приобщает русскую культуру к западноевропейской цивилизации. Этот язык выступает как средство международного общения, объединяя просвещенные сословия в разных странах; однако в пределах нации он оказывается в полной мере доступен лишь избранной части общества.
Церковнославянская традиция воспринимается Шишковым в качестве национальной традиции. При этом представление о церковнославянском языке как о «коренном» языке-предке, а о русском языке как о результате порчи этого коренного языка в процессе повседневного употребления (которая ставится в прямую связь с разного рода иноязычными влияниями), обусловливает возможность объединения в языковом сознании славянизмов и архаических русизмов.
Боясь проникновения в Россию вместе с французской лексикой революционных идей и материалистической философии XVIIIв., Шишков выступал против злоупотребления заимствованиями. При этом он впадал в крайность, отвергая все иноязычные слова. Такой подход называетсяязыковой пуризм (от лат.purus– «чистый»). Шишков отрицал все интернациональные термины, призывал изгнать все бытовые заимствования из французского языка. Он выступал как против лексических заимствований, так и против семантических и морфологических калек французских слов. Шишков решительно выступал против заимствования таких слов, какреспублика, революция, и вместе с тем против таких калек, какпереворот .
Шишков предлагал заменять заимствования новыми словами, образованными из старославянских и общеславянских корней: # фортепиано – тихогром, калоши – мокроступы, бильярд – шарокат. Арзамассцы сочинили такую фразу:«Франт идет по бульвару в калошах из театра в цирк» и ее перевод в духе Шишкова:«Хорошилище идет по гульбищу в мокроступах из позорища на ристалище» .
Борьба Шишкова с заимствованиями не была обоснованной. Но в отношении критики многих фразеологических новообразований карамзинистов Шишков зачастую был прав. Многие новообразования отличались искусственностью, претензиями на изящество. К слабым сторонам языка карамзинистов относились его изысканность, возвышенность. Шишков выступал за простоту, ясность литературного языка, против манерности и искусственности.
Шишков провозгласил самобытность строя мышления каждого народа, в том числе и русского, отраженную в своеобразии его языка. Это импонировало поэтам-декабристам, которые вели борьбу за народность русской литературы и русского языка, за их самобытность.
К 1817 г. эта общественная борьба по вопросу о «новом слоге» затихает, сходит на нет. Общество «Арзамас» распалось, Жуковский получил назначение преподавателя в царскую семью. Само общество было неоднородно, в него входили люди с различными политическими взглядами – и будущие декабристы (Муравьев), и реакционеры (Блудов, Уваров). Против «Арзамаса» выступали «младоархаисты» – прогрессивные литераторы, боровшиеся за широкую демократизацию литературного языка.
Борьба велась вокруг формы, манеры литературного выражения. И те и другие отстаивали прошлое состояние языка. Они не видели основы для развития языка, недооценивали значение живой разговорной бытовой речи. Русский язык может быть оторван от своих исторических истоков, от простонародной лексики. Русский язык не может развиваться в отрыве от лучших достижений языков Западной Европы. Языку нельзя навязывать нормы сверху. Русский язык должен развиваться на основе народной речи.
На вопрос Суть причины спора карамзинистов с шишковистами? суть причины спора карамзинистов с шишковистами? заданный автором Drakon
лучший ответ это Сущность полемики между шишковистами и карамзинистами.
Классицизм, влиятельное литературное направление, державшее в своей власти художественное творчество более чем в течение столетия, не окончательно сошел со сцены в первой четверти XIX в. Делаются попытки приспособить его к новым историческим условиям, отыскать в нем целесообразное в социально-этическом и художественном отношениях. В рассматриваемое время шел процесс дифференциации внутри этого литературного направления, который вел к распаду системы.
В конце 80-х годов XVIII в. Державин организовал литературный салон, посетителями которого были А. С. Шишков, Д. И. Хвостов, А. А. Шаховской, П. А. Ширинский-Шихматов. Все они были активными сторонниками классицизма и создали литературное общество „Беседа любителей русского слова" (1811 -1816), в которое входили также И. А. Крылов и Н. И. Гнедич. А. С. Шишков, оказавшийся теоретиком общества, отчего его сторонники получили наименование „шишковистов",- публицист, настроенный реакционно, противник даже слова „революция" („Слава тебе, русский язык, что не имеешь ты равнозначащего сему слова! Да не будет оно никогда в тебе известно... "). „Рассуждение о любви к отечеству" - пример реакционной интерпретации патриотизма. Защищая русское самодержавие и церковь, Шишков выступал против „чужеземной культуры". Такая позиция привела его и шишковистов к неприятию языковой реформы Карамзина и европейских симпатий этого писателя и его группы. Разгорелся спор шишковистов с карамзинистами. Хотя социальные позиции их отнюдь не были противоположными (и те и другие были монархистами) , „европеизированному" языку карамзинистов Шишков противопоставил национальную языковую архаику. В „Рассуждении о старом и новом слоге российского языка", по существу, он воскрешал устаревшее для XIX в. учение Ломоносова о трех штилях, особенно превознося высокий штиль. В „Беседе" читались оды, „пиимы", трагедии, одобрялись произведения столпов русского классицизма. Однако влечение к национальной самобытности, свойственное членам „Беседы", было общественно ценной тенденцией, особенно когда она обращала писателей к реальным сторонам русской жизни, что весьма успешно осуществлял Державин в стихотворениях типа „Евгению. Жизнь Званская", „Приглашение к обеду". Выдающихся успехов достиг в этом отношении И. А. Крылов. Классицизм эволюционировал в сторону реализма, эта тенденция всегда была заметна в низких и средних жанрах - комедиях, сатирах, баснях, эпиграммах.
А. А. Шаховской - известный комедиограф начала века. „Там вывел колкий Шаховской своих комедий шумный рой", - дал Пушкин меткую социально-литературную зарисовку. Наиболее нашумевшей оказалась комедия „Урок кокеткам, или Липецкие воды" 1815), обострившая борьбу шишковистов против карамзинистов.
Колкости Шаховского были направлены на высший свет, в котором замечено было ложное просвещение - мода на иностранщину, с чем драматург связал показной и наигранный или глупый от отсутствия подлинной культуры сентиментализм. В образе чувствительного и влюбленного поэта Фиалкина („пресладкого творенья"), автора баллад о мертвецах, современники увидели пародию на В. А. Жуковского. Друзья поэта были возмущены. Тем более что в другой комедии, более ранней, „Новый Стерн", Шаховской нападал на Карамзина и известного в то время карамзиниста В. В. Измайлова. В комедии имели место колкости, попавшие одновременно в арзамасцев С. С. Уварова и В. Л. Пушкина.
История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы Лебедев Юрий Владимирович
Спор «карамзинистов» с «шишковистами».
Начало XIX века в истории русской литературы было отмечено спорами о языке. Это был спор «архаистов» и «новаторов» – «шишковистов» с «карамзинистами». В лице адмирала и русского патриота А. С. Шишкова, основателя литературного общества «Беседа любителей российского слова», Карамзин встретился с сильным и благородным противником. Старовер, поклонник языка Ломоносова, Шишков был литературным классиком с весьма существенными оговорками. В противовес европеизму Карамзина он выдвинул идею народности литературы. Но проблема народности – важнейший признак не классицистического, а романтического мироощущения. С этой точки зрения Шишкова можно тоже причислить к предромантикам , но только не прогрессивного, а консервативного направления, отрицавшего послереволюционную западную действительность с аристократических дворянских, а не с демократических позиций.
В 1803 году Шишков выступил с «Рассуждением о старом и новом слоге российского языка», в 1804 году добавил «Прибавление» к этому сочинению, а затем опубликовал «Рассуждение о красноречии Св. Писания и о том, в чем состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка» (1810) и «Разговоры о словесности между двумя лицами…» (1811). В них Шишков ратовал за возвращение литературы к устному народному творчеству, к народному просторечию, к православной церковнославянской книжности. В «Рассуждениях о старом и новом слоге» он упрекал «карамзинистов» в том, что они поддались соблазну европейских революционных лжеучений: «Вместо изображения мыслей своих по принятым издревле правилам и понятиям, многие веки возраставшим и укоренившимся в умах наших, изображаем их по правилам и понятиям чужого народа…» Стиль языка он считал приметой идеологической принадлежности автора.
Шишкову казалось, что реформа языка, осуществленная Карамзиным, антипатриотична и даже антирелигиозна. «Язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный свидетель дел. Где нет в сердцах веры, там нет в языке благочестия. Где нет любви к отечеству, там язык не изъявляет чувств отечественных», – заявлял Шишков. А поскольку Карамзин отрицательно отнесся к обилию церковнославянских слов в русском языке, Шишков утверждал, что «новшества» Карамзина «исказили» благородную и величественную его простоту. Шишков ошибочно считал русский язык наречием языка церковнославянского и полагал, что все выразительное богатство его заключается в использовании славянизмов из богослужебных книг. Шишков упрекал Карамзина в неумеренном употреблении варваризмов («эпоха», «гармония», «энтузиазм», «катастрофа»), ему претили неологизмы («переворот» – перевод слова «revolution», «сосредоточенность» – «concentrer»), его ухо резали искусственные слова: «настоящность», «будущность», «начитанность».
Иногда критика его была меткой и точной. Шишкова возмущала, например, уклончивость и эстетическая жеманность в речи Карамзина и «карамзинистов»: почему вместо выражения «когда путешествие сделалось потребностью души моей» не сказать просто: «когда я полюбил путешествовать»? Почему изысканную и напичканную перифразами речь – «пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся фараонид» – не заменить всем понятным выражением: «деревенским девкам навстречу идут цыганки»? Справедливы были порицания таких модных в те годы выражений, как «подпирать свое мнение» или «природа искала нам добронравствовать», а «народ не потерял первого отпечатка своей цены».
В «Беседе…» делались первые шаги в изучении памятников древнерусской письменности, здесь увлеченно штудировали «Слово о полку Игореве», занимались фольклором, выступали за сближение России со славянским миром. Предромантические веяния проявлялись в том, что даже Шишков не только защищал «три штиля» Ломоносова, но и признавал необходимость сближения «выспренного» «словенского» слога с простонародным языком, а в поэтическом творчестве («Стихотворения для детей») отдавал дань традиции сентиментализма.
Наконец, в споре с Карамзиным Шишков выдвинул веский аргумент об «идиоматичности» каждого языка, о неповторимом своеобразии его фразеологических систем, делающих невозможным дословный перевод мысли с одного языка на другой. Шишков писал: «Происхождение слов или сцепление понятий у каждого народа делается своим особливым образом». Русское идиоматическое выражение «старый хрен», например, при дословном переводе на французский «vieux raifort» теряет переносный смыл и «означает токмо самую вещь, а в метафизическом смысле никакого круга знаменования не имеет». Следовательно, «каждый народ имеет свой состав речей и свое сцепление понятий». Здесь Шишков подходил к пониманию неповторимого своеобразия национального характера вообще и басенного стиля Крылова в частности. В. Г. Белинский тоже говорил потом об «оригинально русских, не передаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах» крыловских басен.
В пику карамзинской Шишков предложил свою реформу русского языка: он считал, что недостающие в нашем обиходе понятия и чувства нужно обозначать новыми словами, образованными из корней русского и старославянского языка. Вместо карамзинского «влияния» он предлагал «наитие», вместо «развития» – «прозябение», вместо «актер» – «лицедей», вместо «индивидуальность» – «яйность». Утверждались «мокроступы» вместо «калош» и «блуждалище» вместо «лабиринта». Большинство его нововведений не прижилось в русском языке. Шишков был искренним патриотом, но плохим филологом: моряк по своей специальности, он занимался изучением языка на любительском уровне.
Однако пафос его статей вызвал сочувственное отношение у многих литераторов. И когда Шишков вместе с Г. Р. Державиным основали литературное общество «Беседа любителей российского слова» (1811) с уставом и своим журналом, к этому обществу примкнули П. А. Катенин, И. А. Крылов, а позднее В. К. Кюхельбекер и А. С. Грибоедов. Один из активных участников «Беседы…» плодовитый драматург А. А. Шаховской в комедии «Новый Стерн» высмеял Карамзина, а в комедии «Урок кокеткам, или Липецкие воды» в лице «балладника» Фиалкина создал пародийный образ В. А. Жуковского.
Это вызвало дружный отпор со стороны молодежи, поддерживавшей литературный авторитет Карамзина. Так, Д. В. Дашков, П. А. Вяземский, Д. Н. Блудов сочинили несколько остроумных памфлетов по адресу Шаховского и других членов «Беседы…». Один из памфлетов Блудова «Видение в Арзамасском трактире» дал кружку юных защитников Карамзина и Жуковского название «Общество безвестных арзамасских литераторов» или, попросту, «Арзамас». В организационной структуре этого общества, основанного осенью 1815 года, царил веселый дух пародии на серьезную «Беседу…». В противоположность официальной напыщенности здесь господствовала простота, естественность, открытость, большое место отводилось шутке. Пародируя официальный ритуал «Беседы…», при вступлении в «Арзамас» каждый должен был прочитать «похвальную речь» своему «покойному» предшественнику из числа ныне здравствующих членов «Беседы…» или «Российской Академии» (графу Д. И. Хвостову, С. А. Ширинскому-Шихматову, самому А. С. Шишкову и др.). «Похвальные речи» были формой литературной борьбы: они пародировали «высокие» жанры, высмеивали стилистическую архаику поэтических произведений «беседчиков». На заседаниях общества оттачивались юмористические жанры русской поэзии, велась смелая и решительная борьба со всякого рода официозом, формировался тип независимого, свободного от давления всяких идеологических условностей русского литератора. П. А. Вяземский назвал «Арзамас» школой «литературного товарищества» и взаимного литературного обучения. Общество превратилось в центр литературной жизни и общественной борьбы второй четверти XIX века. У членов «Арзамаса» были свои литературные клички: Жуковский – «Светлана», Пушкин – «Сверчок» и т. п.
Участники «Арзамаса» разделяли тревогу Карамзина о состоянии русского языка, нашедшую отражение в его статье 1802 года «О любви к отечеству и народной гордости». В своем литературном творчестве они стремились привить национальному языку и сознанию европейскую культуру мышления, искали средства выражения на родном языке «тонких» идей и чувств. Когда в 1822 году Пушкин прочел в переводе Жуковского «Шильонского узника» Байрона, он сказал: «Должно быть Байроном, чтобы выразить с столь страшной силой первые признаки сумасшествия, а Жуковским, чтоб это перевыразить». Здесь Пушкин точно определил суть творческого гения Жуковского, стремившегося не к переводу, а к перевыражению , превращающему «чужое» в «свое». Во времена Карамзина и Жуковского огромная роль отводилась таким переводам-перевыражениям, с помощью которых обогащался наш литературный язык, становились общенациональным достоянием сложные философские мысли, утонченные психологические состояния.
И «карамзинисты», и «шишковисты» при всех их разногласиях в конечном счете стремились к одному – к преодолению двуязычия русского культурного сознания начала XIX века. Их спор вскоре разрешила сама история русской литературы, явившая Пушкина, диалектически снявшего в своем творчестве возникшие противоречия.
Примечательно, что сам Карамзин в этих спорах участия не принимал, а к Шишкову относился с уважением, не питая на его критику никакой обиды. В 1803 году он приступил к главному делу своей жизни – созданию «Истории государства Российского». Замысел этого капитального труда возник у Карамзина давно. Еще в 1790 году он писал: «Больно, но должно по справедливости признаться, что у нас до сего времени нет хорошей истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием… Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательна: не думаю, нужен только ум, вкус, талант». Все эти способности, конечно, были у Карамзина, но, чтобы осилить капитальный труд, связанный с изучением огромного количества исторических документов, требовалась еще и материальная свобода и независимость. Когда Карамзин стал издавать в 1802 году «Вестник Европы», он мечтал о следующем: «Будучи весьма не богат, я издавал журнал с тем намерением, чтобы принужденною работою пяти или шести лет купить независимость, возможность работать свободно и… сочинять русскую историю , которая с некоторого времени занимает всю душу мою».
И тогда друг Карамзина, товарищ министра просвещения М. Н. Муравьев, обратился к Александру I с ходатайством о помощи писателю в осуществлении его замысла. В именном указе от 31 декабря 1802 года Карамзин был утвержден в качестве придворного историографа с ежегодным пенсионом в две тысячи рублей. Так начался двадцатидвухлетний период жизни Карамзина, связанный с созданием «Истории государства Российского».
О том, как нужно писать историю, Карамзин говорил: «Историк Должен ликовать и горевать со своим народом. Он не должен, руководимый пристрастием, искажать факты, преувеличивать счастие или умалять в своем изложении бедствия; он должен быть прежде всего правдив; но может, даже должен все неприятное, все позорное в истории своего народа передавать с грустью, а о том, что приносит честь, о победах, о цветущем состоянии, говорить с радостью и энтузиазмом. Только таким образом он сделается национальным бытописателем, чем, прежде всего, должен быть историк».
«Историю государства Российского» Карамзин начал писать в Москве и в подмосковной усадьбе Олсуфьево. В 1816 году, в связи с хлопотами по изданию завершенных восьми томов, он переехал в Петербург. Здесь он невольно оказался близок ко двору, лично общался с Александром I и членами царской семьи. Летние месяцы семья Карамзиных проводила в Царском Селе, где их навещал юный лицеист Пушкин. В 1818 году восемь томов «Истории…» вышли в свет, в 1821 году был опубликован девятый, посвященный эпохе царствования Ивана Грозного, в 1825 году – десятый и одиннадцатый тома.
«История…» создавалась на основе изучения огромного фактического материала, среди которого ключевое место занимали летописи. Совмещая талант ученого-историка с талантом художественным, Карамзин искусно передавал сам дух летописных источников путем обильного их цитирования или умелого пересказа. Историку было дорого в летописях не только обилие фактов, но и само отношение летописца к ним. Постижение точки зрения летописца – главная задача Карамзина-художника, позволяющая ему передавать «дух времени», народное мнение о тех или иных событиях. А Карамзин-историк при этом выступал с комментариями. Вот почему его «История…» сопрягала в себе описание возникновения и развития российской государственности с процессом роста и становления русского национального самосознания.
По своим убеждениям Карамзин был монархистом. Огромное влияние оказали на него события Французской революции, определившие, по его мнению, «судьбу людей на протяжении многих веков». Карамзин был хорошо знаком с политическим учением французских просветителей, сформулированным в «Персидских письмах» и «Духе законов» Монтескьё. Французский мыслитель различал три типа государственного правления: республику, монархию и деспотию. Последний тип он считал «неправильным», требующим уничтожения. Идеальной формой государственного устройства Монтескьё провозглашал республику, жизненными принципами которой являются усвоенные просвещенными гражданами республиканские добродетели: любовь к отечеству, любовь к равенству, привязанность к законам. В «Персидских письмах» в уста персиянину Монтескьё вложил такие слова: «Монархия есть полное насилия состояние, всегда извращающееся в деспотизм… Святилище чести, доброго имени и добродетели, по-видимому, нужно искать в республиках и в странах, где дозволено произносить имя отечества».
Эта идеализация республиканских нравов французскими просветителями сыграла роковую роль в судьбе французской монархии. А якобинская диктатура, пришедшая ей на смену, явилась страшной и горькой пародией на их идеальные республиканские представления. Карамзин, хотя и называл себя «республиканцем в душе», был убежден, что этот общественный строй является красивой, доброй, но неисполнимой на практике утопией, ибо он требует от помраченного грехом человека таких доблестей, какие ему не под силу. Принцип современного общества, замечал Карамзин, несказанно далек от прекраснодушных идей просветителей о свободе, братстве и равенстве: «сперва деньги – а после добродетель!». Поэтому Карамзин считал, что самодержавная форма правления исторически оправданна и наиболее органична для такой огромной страны, как Россия.
Но в то же время он, вслед за Монтескьё, замечал и постоянную опасность, подстерегавшую самодержавие в ходе истории, – опасность перерождения его в «самовластие». Это происходит всякий раз, когда государь нарушает принцип разделения властей, «симфонические» отношения между властью светской и духовной. Когда светская власть уклоняется от контроля власти духовной, она становится тиранической, «самовластной». Такими предстали в последних изданных при жизни Карамзина, девятом, десятом и одиннадцатом, томах «Истории…» Иоанн Грозный и Борис Годунов. Изображение венчанного злодея Иоанна и преступного царя Бориса потрясло воображение современников и оказало прямое влияние на становление декабристской идеологии.
Карамзин действовал при этом совершенно сознательно. Он говорил, что «настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы узнать о первом, надо вспомнить последнее». Вот почему Пушкин назвал «Историю…» «не только созданием великого писателя, но и подвигом честного человека». Когда в 1821 году вышел в свет девятый том, К. Ф. Рылеев не знал, «чему более удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита». А декабрист В. И. Штейнгель назвал девятый том, «смелыми резкими чертами изобразивший все ужасы неограниченного самовластия и одного из великих царей наименовавший тираном», «феноменом, небывалым в России». Тома о Борисе Годунове и Смутном времени вышли за четыре месяца до восстания декабристов и вызвали отклик Пушкина: «Это злободневно, как свежая газета». В течение этих четырех месяцев Пушкин написал «Бориса Годунова».
Опровергая распространенный взгляд на крестьянские мятежи и бунты как на проявление народной «дикости» и «невежества», Карамзин показал, что народные мятежи порождались уклонениями монархической власти от принципов самодержавия в сторону самовластия и тирании. Чрез народное возмущение Небесный Суд вершил кару за содеянные тиранами преступления. Именно в народной жизни проявляет себя, по Карамзину, Божественная воля в истории, именно народ чаще всего оказывается мощным орудием Провидения.
Когда Пушкин уже в конце 1830-х годов познакомился с этой «Запиской…» в рукописи, он сказал: «Карамзин написал свои мысли о Древней и Новой России со всею искренностью прекрасной души, со всею смелостию убеждения сильного и глубокого». «Когда-нибудь потомство оценит… благородство патриота».
Карамзин ушел из жизни 22 мая (3 июня) 1826 года, работая над двенадцатым томом «Истории…», где он должен был рассказать о народном ополчении Минина и Пожарского, освободившем Москву и прекратившем смуту в нашем Отечестве. Рукопись этого тома оборвалась на фразе: «Орешек не сдавался…»
Значение «Истории государства Российского» трудно переоценить: ее появление в свет было крупным актом русского национального самосознания. По словам Пушкина, Карамзин открыл русским их прошлое, как Колумб открыл Америку. Писатель в своей «Истории…» дал образец национального эпоса, заставив каждую эпоху говорить своим языком. В последних томах Карамзин использовал опыт исторического романа Вальтера Скотта, давая Борису Годунову глубокую нравственнопсихологическую характеристику. Труд Карамзина оказал большое влияние на русских писателей. Опираясь на Карамзина, создавал своего «Бориса Годунова» Пушкин, сочинял свои «Думы» Рылеев. «История государства Российского» стимулировала развитие русского исторического романа от М. Н. Загоскина, И. И. Лажечникова до Л. Н. Толстого. «Чистая и высокая слава Карамзина принадлежит России», – сказал Пушкин.
Из книги Опыты по метрике и ритмике, по евфонии и созвучиям, по строфике и формам автора Брюсов Валерий ЯковлевичПОСЛЕДНИЙ СПОР (Однозвучия) Из сборника «Девятая
Из книги Жизнь и творчество Дмитрия Мережковского автора Мережковский Дмитрий Сергеевич Из книги Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях автора Галинская Ирина ЛьвовнаНеразрешимый спор в булгаковедении Помоги, Господи, кончить роман. Роман нужно окончить. Теперь! Теперь! М. Булгаков Вопрос о количестве редакций «Мастера и Маргариты», «последнего закатного романа» Михаила Афанасьевича Булгакова, до сих пор остается в среде
Из книги Теория литературы автора Хализев Валентин Евгеньевич§ 4. Спор об искусстве и его призвании в xx веке. Концепция кризиса искусства XX век ознаменовался беспрецедентно радикальными сдвигами в области художественного творчества, которые связаны прежде всего со становлением и упрочением модернистских течений и направлений, в
Из книги Пути и лица. О русской литературе XX века автора Чагин Алексей Иванович Из книги История зарубежной литературы XVII века автора Ступников Игорь ВасильевичГлава 13. Спор древних и новых Последние десятилетия XVII в. характеризуются нарастающим кризисом в духовной и общественной жизни Франции, переоценкой ценностей, казавшихся стабильными и незыблемыми. Один из симптомов этого кризиса - многочисленные дискуссии по вопросам
Из книги Том 3.Сумбур-трава. Сатира в прозе. 1904-1932 автора Черный СашаСТАРЫЙ СПОР* Знакомый мой, высланный в свое время за неподходящее выражение глаз из пределов СССР, вступает по временам со мной в бесплодное для нас обоих ратоборство.- Что вы знаете о новой России, вы, живший там без году неделю?Я упираюсь:- Новую, послеоктябрьскую
Из книги Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3 автора Гомолицкий Лев НиколаевичНедостойный спор Печальное заседание в РОК, на котором, кажется, впервые День Русской Культуры послужил к разъединению, навело меня на размышление о «Днях Русской Культуры» вообще.К сожалению, время всё стирает и делает пресным. Нельзя безнаказанно из года в год
Из книги История русской литературы XVIII века автора Лебедева О. Б.Спор о сатире и крестьянский вопрос как идеологическая и эстетическая категории сатирической публицистики Центральные проблемы дискуссии новиковских изданий с журналом императрицы связаны с принципиально важными факторами своеобразия русской словесности XVIII в.,
Из книги С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры автора Вацуро Вадим Эразмович Из книги Избранные труды автора Вацуро Вадим ЭразмовичГлава III «Спор на Олимпе» Я теперь не пишу романов, я их делаю. Измайлов рассказывал Яковлеву в письмах об общих знакомых.Из Парижа вернулся критик, поэт и беллетрист Орест Михайлович Сомов, сотрудник «Благонамеренного». В среду 28 июля он впервые явился к Измайлову, - «в
Из книги Универсальная хрестоматия. 2 класс автора Коллектив авторовСпор деревьев Заспорили деревья промежду себя: кто из них лучше?Вот дуб говорит:– Я всем деревьям царь! Корень мой глубоко ушёл, ствол в три обхвата, верхушка в небо смотрится; листья у меня вырезные, а сучья будто из железа вылиты. Я не кланяюсь бурям, не гнусь перед
Из книги Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. [Том 1] автора Кружков Григорий Михайлович
